Люди, которые под канонаду перестроечных пассажей решили, что их время пришло, что можно попробовать сыграть и даже выиграть власть в Азербайджане, хорошо понимали: для них возможна лишь одна игра, опасная и рискованная, - организация кровавой смуты. Только на гребне людского горя, отчаяния и неверия, только при разрушении существующей формы власти, через государственный переворот - появится случай схватить этот маленький кусочек земли у западного побережья Каспийского моря.

Повод для смуты нашелся быстро. Неразрешимый вековой конфликт вокруг принадлежности Нагорного Карабаха оказался подходящей бездной, из которой для своего народа можно было черпать бесконечно ненависть к армянам, русским, Москве, Кремлю, ЦРУ, вплоть до папы Римского, если понадобится. Кровь и ненависть разрушительным селевым потоком разлились по республике, порождая новую кровь и новую ненависть. От режиссеров постановки этого эпизода истории требовалось лишь умение пользоваться селевыми потоками коллективных эмоций, умение вовремя сталкивать камни народного гнева. 

Первый камень сорвался и покатился в пропасть в феврале 1988-го. Доведенные до последней черты в своем горе и отчаянии, азербайджанские беженцы из Армении оказались в нужном количестве и в нужном месте: в Сумгаите. Мгновенно население города всколыхнули митинги, на которых впервые на всю, кипящую возмущением, площадь перед горкомом партии в присутствии первого секретаря прозвучал лозунг "Смерть армянам!". Вовремя прибыли вагоны с трупами, якобы, из армянского города Кафана. Из вагонов кое-где прерывающимися струйками медленно стекала кровь. В толпе оказались и несколько женщин в черном, которые начали голосить, рвать на себе волосы и требовать возмездия за кровь азербайджанских сыновей. И совсем точно отработали исполнители, направлявшие толпы подростков, "поймавших кровь", по нужным улицам, домам и выполнявшие все, что им заказывалось: убийства, грабежи, поджоги, нападения на роддом - все-все, что сталкивало с горы кровавую глыбу, камнепад ненависти от которой растянулся бы надолго.

Но одним камнепадом землетрясения не вызовешь. Одно кровопускание к войне не приведет. А она была так необходима. Только пламя крупномасштабного межнационального военного конфликта могло расплавить конструкцию повышенной прочности - государственное устройство республики. И процесс пошел... Потоки беженцев с новых и новых, отбираемых армянами, азербайджанских земель, оскорбительные провокационные выходки недавних добрых соседей, забастовки, митинги, и, как следствие, - образование Народного фронта, организованной формы противостояния существующему режиму. Дальше - полная блокада враждебной Армении, начало боевых действий и приближение почти вплотную к заданной цели - утверждению в массовом сознании азербайджанцев простых и понятных суждений:
- армяне - звери, которых необходимо уничтожать;
- русские помогают армянам, значит, их надо изгнать;
- правительство слушается русских, его надо прогнать, арестовать, судить народным судом;
- республика и коренное население тогда решат свои проблемы, когда станут самостоятельными;
- только мусульманский мир поможет народу в его вековой борьбе с армянами;
- есть такая организация и есть такой человек, способный решить все проблемы, которому верит, которого знает и любит весь народ.

* * *

Как решать политическими методами гражданские конфликты, когда народ под руководством общественной организации убивает, грабит, сжигает, изгоняет из своей страны представителей другой национальности? Как ненасильственно воздействовать на людей, которые насильственным путем захватывают государственную власть? Бороться? С народом?

* * *

К январю девяностого года камнепады народного гнева вызвали, наконец, землетрясение. Солнечный Азербайджан стремительно распадался на куски. Боевики Народных фронтов в районных центрах республики без боя захватывали власть, прогоняли первых секретарей обкомов и выставляли свои вооруженные патрули у дверей госучреждений. Руководители народных фронтов "временно" садились в кресла председателей райисполкомов и начинали теперь сами... распределять квартиры. Как это способствовало решению проблемы Карабаха - никого не волновало. Ненависть и неверие в народе делали чудеса, позволяя творить все, что хочется, якобы для его блага.

Последним пробным камнем стали армянские погромы в Баку. Два дня массовых убийств показали: Москва не суется. Боится. Значит - пора.
К середине января Баку уже был в руках хорошо организованной силы - Народного фронта, а точнее - людей, которые управляли им, а еще точнее - у тех, кто оплачивал подготовку и осуществление переворота.

К 19 января город, завороженный небывалой и рискованной игрой реальной и официальной власти, происходящей у всех на глазах, затаив дыхание, ждал развязки. Прекратило вещание телевидение. Не отвечали телефоны на вызовы 02. Бухта была занята вооруженными до зубов судами Каспийского морского пароходства, перешедшими на сторону боевиков. Один из двух военных аэродромов был выведен из строя. Все военные части - окружены, входы и выходы завалены баррикадами и охранялись вооруженными людьми с красными повязками на лбах.

Мы, несчастные русские люди, как тени ходили по взволнованному городу. Историю делал кто-то, без нас. Быстро и весело поднимались баррикады. На всех шоссе, входящих в город, устанавливались посты, что бы пропускать идущий транспорт после проверок документов вооруженными парнями, называвшими себя патрулям. Резко выступила грань между нами русскими и ими, азербайджанцами. Они жили у себя дома и знали все, что будет завтра. Мы этого не знали и, видя эскалацию глупого восторга у местного населения, думали только об одном: "Боже! Когда же войска введут?! Когда это кончится? Там, наверху, не видят, что ли?"

Землетрясение происходило и в душах азербайджанцев: понятия о дозволенном и недозволенном теряли форму, размывались. То, что на одной стороне улицы в Баку называлось беспорядком, на другой, - в штабах Народного фронта, уже давно работающих в каждом районе города, в штабах, забитых оружием и награбленным во время погромов добром, - там это гордо называлось борьбой за независимость. Одна и та же газета, публикуя призывы активистов Народного фронта, тут же публиковала материал, пришедший из горкома партии.

"...В последние дни в правоохранительные органы республики стали поступать многочисленные сигналы и заявления граждан о том, что ряд руководителей и членов неформальных организаций готовится... осуществить пикетирование административных зданий ЦК, Совета Министров, КГБ, МВД, Прокуратуры и других организаций. Высказываются намерения захватить эти здания, учинить в них погромы, парализовать в них работу государственного аппарата.

Очевидно, что речь идет о спланированной определенными силами противозаконной акции, направленной на подрыв существующей системы государственно-политического управления. Характерно, что все это выдается за "патриотическое движение" народа, борющегося против бюрократизма, социальной несправедливости, за скорейшее решение проблемы НКАО. На самом же деле эти силы, не сумев добиться своих целей политическими методами, решили достичь перевеса в свою пользу насильственным путем. Апеллируя к не имеющей политического опыта молодежи, призывая ее "вступить в священную борьбу", они рассчитывают столкнуть ее с силами охраны порядка, спровоцировать кровопролитие.

Обращаясь к гражданам столицы, Бакинский горком партии и Бакинский горисполком призывают не поддаваться на провокации, решительно пресекать любые призывы к насилию, проявлять мудрость и выдержку." (Газета "Бакинский рабочий", январь 1990 года. Статья "Призыв к разуму").

Но молодые люди, ослепленные идеей освободительной борьбы, не задумывались всерьез над последствиями происходящего. Они переворачивали машины, тащили на баррикады из перевернутых бензовозов и строительных кранов камни, ящики, всякую ерунду, называя это, с легкой руки своих активистов, - обороной и радовались слухам, что завтра у них будет "своя" власть, которая выгонит армян, русских, провозгласит независимость и вернет Карабах. "Цвети родной Азербайджан без русских и армян!", "Мы кормим Россию! Хватит!", "Долой иноверцев!", "Долой Везиряна!".**

* * *

Вечер 19 января... Небольшая площадка перед фешенебельным зданием ЦК Компартии республики занята, как плацдарм, представителями "патриотического движения"... Ежедневные манифестации перед непроницаемыми красноватыми окнами многоэтажного исполина как-то незаметно перешли в бессрочный митинг, и само сознание того, что митингующие добились права по-домашнему свободно, "навсегда", расположиться перед средоточием власти Азербайджана, требовать, ругать, угрожать и выставлять условия этому исполину, - лучше всяких ободряющих призывов своих вождей убеждало, что они - сила, которую там внутри, за толстыми стенами из красного гранита, стали бояться. В конце концов молодежь осмелела настолько, что пару раз уже пыталась плотной и шумной толпой пробиться внутрь здания, вроде бы для того, что бы передать свои требования к власти.

Испуганные милиционеры дрогнули, отступили ко вторым дверям, но потом неожиданно подняли такой крик, что даже рассмешили парламентеров.

- Мы дважды брали приступом этот преступный дворец! - заявлял потом со своего привычного места на ступеньках перед толпой Неймат Панахов. - Третий раз мы будем держать в руках не бумажные требования, а автоматы и тогда посмотрим, кто победит!

В принципе люди к решительным действиям были подготовлены. В центре митингующих ближе к ступенькам, чтобы всем было видно, стояла высокая виселица с постоянно болтающейся петлей из толстой веревки. Каждый призыв Панахова "положить конец изменникам народа!" отзывался веселыми дружными криками из толпы. Виселица при этом зловеще кивала прямо в лицо Панахову. Но снизу казалось, что она кивает Везирову, незаметно наблюдающему в каком-то одном из десятков тонированных в красный цвет окон.

Активисты Народного фронта на самом деле и не собирались бросать людей на приступ, а уж тем более вешать первого секретаря. Просто народ на площадке перед ступеньками надо было время от времени чем-то развлекать, чтобы удерживать в тонусе.

Время, замедляя свой бег все последние дни, наконец, замерло, что бы в полночь взорваться и понестись вскачь. Власть, купленная и перекупленная, потерявшая всякое влияние на людей, отсиживалась в райкомах, окруженных повсеместно то ли пикетами, то ли бессрочными митингами и ждала. Отдавать приказы органам милиции по наведению порядка было бессмысленно. Ни один милиционер-азербайджанец не поднимет сейчас на своих резиновую дубинку. Значит, это все равно придется делать русским, что устраивало обоих участников игры на власть. В конце концов, свой режим пусть сами и спасают, если успеют...

...Штурм был назначен в ночь на двадцатое. Главные силы должны были высадиться с военных кораблей прямо на бульвар в двух шагах от здания ЦК, вступить любым путем в здание, арестовать представителей власти и объявить о переходе власти к Народному фронту. Боевики, удерживающие толпы "патриотов" возле административных зданий, лишь подстраховывали на местах, что бы никто в райкомах по глупости не поднял голову. Назавтра к одиннадцати готовилось официальное провозглашение независимого государства... Иран уже заявил по радио о признании нового государства, если Народный фронт возьмет власть в свои руки.

* * *

И Москва, та самая, ненавистная Москва, сделала, наконец, свой выбор в разрешении... гражданского конфликта. Она сделала выбор накануне днем, заранее публично сообщив об установлении комендантского часа в Баку 19 января с 24.00.

20 января в 00 часов 20 минут колонна танков, протаранив и разметав баррикаду из сваленных в кучу машин, вступила в город. Грохот столкновения и та сила, с которой разлетелись по обе стороны от дороги самосвалы, бензовозы и прочая железная рухлядь, - ошарашили "защитников города". Еще несколько минут назад они, укрывшись за машинами, весело материли подходящую технику, а, при подходе ее, - с удовольствием швыряли в гремящую темноту приготовленные заранее камни. Все были убеждены, что танки, как и вчера, постоят, порычат и уедут обратно. Так говорили их руководители, такие же веселые, молодые ребята. Но сейчас испуганными стайками они бегали по обе стороны от дороги, не понимая, что будет дальше и что делать.

Первые три танка вышли на Тбилисский проспект и остановились. Путь был свободен. Колонне предстояло вывести из блокады военные части в городе и занимать позиции перед государственными учреждениями на случай возможного вооруженного нападения. Но ровный, как лента, освещенный с обеих сторон оранжевым светом фонарей, полночный Тбилисский проспект был заполнен отбегающими молодыми парнями, а еще дальше просматривались толпы людей всех возрастов, вышедших из дома по призывам активистов Народного фронта. "Мужчины! Выходите защищать своих женщин и детей! Русские танки идут! Выходите все на улицу!" - раздавалось из громкоговорителя на пожарной машине, которая только что объезжала ближайшие к проспекту дворы. Люди выходили скорее из любопытства, впервые в жизни слыша под окнами своего дома подобные призывы...

Военные предвидели это. Впереди танков выстроились две шеренги солдат по всей ширине проезжей части проспекта, и колонна медленно двинулась вперед. Голос из громкоговорителя, требующий разойтись и подчиниться объявленному комендантскому часу, сливался с грохотом танков и криками бегающих вокруг подростков. Солдаты шли, медленно поглощая метр за метром полотно проспекта, и, как ни странно, своим простым молчаливым движением быстро успокоили "защитников города". Стало понятно, что можно бегать перед самым носом у наступающих солдат, ругать их, плевать на них, снова бросать камни, потому что никто вот так ни с того ни с сего строчить из автоматов по ним не станет. Солдаты чуть замедлили шаги, закрывшись щитами. Град камней нарастал и людей впереди не становилось меньше.
- Граждане Ажырбажанцы! - нервно выкрикивал мегафон из-за спин первой солдатской шеренги. - Мы пришли сюда, что бы освободить город от армянских экстремистов. Требуем пропустить военную технику! В противном случае, я имею приказ применять оружие на поражение...

Колонна прошла первые пятьдесят метров, когда среди летящих камней стали попадаться и бутылки с бензином. Солдаты занервничали, стали останавливаться, чем еще больше воодушевили нападавших. Сознание того, что они все-таки обороняют город, - опьяняло и среди бегающих по проспекту просто любопытных парней все чаще находились такие, которым удавалось поближе подбежать к вооруженным солдатам или к танками, посильнее швырнуть камень или бутылку, погромче прокричать какое-нибудь ругательство, ко всеобщему восторгу окружающих.

- Эйла,*** Валех! Смерть русским! Вон из Азербайджана! Джан Намик! Смотри, свалил все-таки его! Убирайтесь отсюда! - кричало со всех сторон. Одна из бутылок попала между шеренгами солдат и вызвала особенно сильный взрыв. Колона встала. Между танками и БМП, укрываясь от камней, забегали солдаты. Кто-то побежал с носилками. Пламя не утихало, потому что горел солдат. Он метался по земле, кричал, а другие солдаты, запутавшись в своих щитах, толпились, мешали друг другу и никак не могли поймать и накрыть горящее тело. Еще одна вспышка огня вспорхнула на башне первого танка, согнав с него трех солдат, под улюлюканье со всех сторон. Колонна вновь остановилась. Толпа озлобленных парней перед ней увеличивалась и уже никуда не разбегалась. Она видела свою силу.

- Вон отсюда! Назад! В Россию! - непрерывно орало со всех сторон. Никто сразу и не понял, что искры на броне танков происходят от выстрелов. Все только успели удивиться, что неожиданно с разных сторон в шеренге и на БМП попадало несколько солдат, их куда-то быстро понесли, а другие все стали быстро отбегать, хотя никто на них не наступал. Солдаты не отступали, а только прятались за танки. С крыши, рядом стоящей девятиэтажки, короткими очередями бил автоматчик. Неплотная толпа "защитников города" не успевала понимать ситуацию. Над их головами с нескольких машин под оглушительный шум летел сплошной поток трассирующих пуль в сторону крыши ближайшего дома. Посыпались сверху стекла, щебень. Вскоре такие же красные потоки огня понеслись к крышам и на другой стороне проспекта.

Колонна решительно двинулась вперед. На этот раз солдаты наступали быстро, расталкивая и избивая дубинками, не успевавших отбежать подростков. В военных уже никто не бросал камней, но из-за деревьев то слева, то справа вспыхивали огни автоматных очередей. Солдаты наступали торопливо, прижимаясь друг к другу и высматривая по сторонам, откуда застрочит автомат. На все еще бегающих по проспекту людей уже никто не обращал внимания.
Где-то на середине Тбилисского проспекта, в трехстах метрах от памятника одиннадцатой Красной армии, среди непрерывного невыносимого крика кровавая чаша переполнилась, чуть наклонилась и пролилась...

Короткая автоматная очередь из-за спин отбегающих "защитников города" повалила часть солдат в центре первой шеренги.
Никто не услышал среди непрерывного крика матерной команды офицера.

Первая шеренга солдат на мгновенье странно шевельнулась, шагнула опять и горящие пунктиры трассирующих пуль полетели во все стороны проспекта, разрывая последнюю ниточку, связывающую нас прошлым.

Наутро убитые ночью жители Азербайджана навечно стали шахидами****, а убитые солдаты и офицеры Советской армии стали сволочами, свиньями и садистами.

* * *

...Нет. Так дальше нельзя! От непрерывного курения кружится голова. Мысли, напоенные злобой, грызут, не отпуская. Но я не могу остановиться. Хочется вспомнить еще раз слова Олега Валерьяновича. Что-то я недопонял, но, кажется, что пойму именно сейчас...

...Митингующие на площади давно превратились в обыкновенную воскресную массу отдыхающих. Только у трибуны упорно стоит плотный полукруг дослушивающих. Большинство людей, как и перед митингом, бродит по площади, приставая и отталкиваясь от разновеликих людских водоворотиков.
Жена обиделась на мою задумчивость и пошла сама покупать значок России.

"...Что он еще говорил?.. Почему мы молчим? Почему у нас вырван язык и изуродована память? Почему другим народам можно бороться за независимость и ненавидеть нас, а мы, русские, лишены этого?.. Так или нет?.. Потому что... Мы считаем себя единым с ними народом и должны извинять и прощать их такие поступки. И бороться за их благополучие, класть жизни своих солдат за их внутреннее устройство... Мы должны. А они могут и поненавидеть нас. Раз уж так сложилось... Когда же мы перестанем стелить себя перед другими народами... Нет, не так. Когда мы поймем, что они ЧУЖИЕ? Такие же чужие, как и мы для них в их понимании. Когда мы это поймем, - тогда откроется возможность узнать себя. Но на нас столько налипло... Столько чужого вросло до костей, что понимать будет долго трудно, отдирая его от себя с мясом и кровью... "

Я чувствую, что окончательно запутался и не могу отличить свои мысли от мыслей Олега Валериановича... А говоруны на грузовике все выступают и выступают...
"...Почему? Потому что мы - стержень страны. Такая у нас планида... Миротворцы... Великая объединяющая нация... Чем еще литературная классика кодировала нас? Народ-богоносец... Еще что? Боже мой! Как много лжи! И в этой лжи мы давно живем, ею дышим, приучаем дышать в ней своих детей, не в силах сказать себе: "Хватит!". Наши младшие братья давно выросли и давно хотят жить самостоятельно, а мы все никак не выберемся из ярма народа-богоносца, убивающего себя растворением в других народах".

* * *

Необыкновенно быстро потеплело. Тучи разошлись. Вся площадь залилась ярким лимонным солнечным светом. Уставшие, полузамерзшие люди повеселели и зашевелились. Маленькие плакаты оживились и начали медленно бродить, беспорядочно разворачиваясь текстами. Большие плакаты тоже отдалились от трибуны, но вели себя солиднее. Они стояли неподвижно, чуть откинувшись назад, окруженные людьми с их бесконечными спорами. На другом конце площади, у арки, запиликала гармошка. Сквозь колечко слушателей вырывалась и долетала до меня веселая фронтовая песня.

- Эй, друг, отойди-ка шага на четыре.

Я оказался в центре самого бойкого места на площади. Слева у моих ног быстро раскладывалась антисемитская литература. Справа двое молодцов спешили уложить кипы своих газет и поглядывали на меня предупредительно. Антисемиты явно переигрывали остальных. Почти половина ступени лихо заполнялась пасьянсом из разнокалиберных ярких брошюрок и множества газеток. В центре на них, как тяжелые старые бомбы среди пистолетов и ножиков, лежали книжечка "Еврейский вопрос" из "Дневника писателя" Достоевского, "Что нам в них не нравится" Шульгина, "Нравственное богословие евреев-талмудистов".

- А Шульгина еще что-нибудь есть? - обращаюсь к сердитому парню в коричневом френче и сапогах, непрерывно достающему из сумки, словно боеприпасы, - новые связки журналов.

- А что еще? Нету. Шульгин - пятнадцать рублей.
Я вертел в руках брошюрку Острецова "Черная сотня и красная сотня" и улыбался, вспомнив, где-то вычитанную, игривую реплику: "... не бойтесь. Еврейских погромов у нас не будет. Русские евреев конечно не любят. Но друг друга они не любят гораздо больше".

- Эта - пять рублей...
Подножие Александрийской колонны ускоренно "политизировалось".
Подошли коммунисты, попы и места мне уже не оставалось. Пора идти к жене. Неужели так сильно обиделась? Я вижу, что она уже долго стоит на одном месте и что-то недовольно рассматривает на земле.

- Лора, что так долго стоишь? Бюстик высмотрела? - шутливо спрашиваю еще издали. Жена вздрогнула, вскинула на меня свои громадные голубые глаза, почему-то полные испуга, и молча отвернулась. "Она боится и хочет, чтобы я не подходил? - приходит сначала в голову. "Что за бред!.. Ах, вот оно что!"

Первой в глаза попадала именно эта фотография, увеличенная до размеров машинописного листа и умело уложенная в центре. Совсем юная азербайджанка с разбросанной копной вьющихся волос лежит на земле, открыв глаза и рот. Фотограф, не стыдясь, задрал рубашку у мертвой девушки до шеи, что бы всем были видны черные дыры входных пулевых отверстий, идущих веером от живота до левой ключицы. Рядом - фотографии похорон в Баку. Вереницы катафалков... Лица, лица, растерзанные горем глаза матерей и отцов... Черный от скорби город... Чуть дальше от снимков, расположенных в центре, на черной ткани, укрывающей асфальт, лежат и другие фотографии, но такие же мутноватые от сильного увеличения. Трупы в морге, лежащие вповалку, но с вывернутыми боками и задранной одеждой в местах пулевых отверстий. А вот и улицы моего Баку наутро 20 января... Раздавленные танками легковушки, разбитые ларьки, лужи крови, усыпанные гвоздиками. Русский танк стоит рядом с перевернутой и разбитой телефонной будкой... Сбоку снимка битое стекло залито кровью... Опять трупы прямо на улице... Простреленный детский портфельчик... Два снимка с танками и автоматчиками я узнал сразу. Они были изготовлены в считанные часы и развешивались утром 20 января повсюду на разбитых витринах магазинов, киосков рядом с проклятиями в адрес Горбачева и маршала Язова.

Первые мгновенья шока проходят, и я схватываю картину увиденного целиком. Мы все стоим тесным кругом возле большого куска черной ткани, на которой разложены фотографии и книги, развернутые в местах с иллюстрациями. Прямо передо мной раскрыт большой альбом с фотографиями "зверств" русской армии в Азербайджане. Там, где нет фотографий, бросается в глаза крупный шрифт заголовков: "Зверства Кремля в Баку!", "Русские солдаты расправляются с мирным населением Азербайджана!", "Геноцид!"

Жена вцепилась мне в правую руку. Я боюсь, что она заплачет. Нет. Сухие громадные глаза полыхают возмущением. Я успокаиваюсь и все больше начинаю разбираться в происходящем. Рядом с нами на корточках сидит пухленький азербайджанец в желтой дубленке и что-то объясняет старушке, тыкая пальцем в развернутый фолиант. Такой же разговор ведется на противоположной стороне нашего круга. Там разъяснительную работу ведет солидный усатый мужчина в ондатровой шапке и длинном кожаном пальто. Люди молча разглядывают кусочек ада под ногами и только покачивают головами. Говорить нечего, все видно и так.
- Миша, что же это происходит? - тихо спрашивает жена. Я знаю, что происходит, но судорога в скулах мешает говорить. Опять достаю сигареты.
- Понимаете, они нас давили танками, - Продолжает рассказывать старушке пухлый черноволосый паренек. - Косили из автоматов безоружное население на улице. Нас уничтожали, как... не людей. Смотрите! Весь народ вышел на улицы, а они прошли прямо по нему! Зачем!
- Ну что вы здесь говорите! Вы же сами стреляли в солдат!.. - не выдержала жена.
- Кто стрелял? - пухлый азербайджанец подскочил от неожиданности.
- Вы стреляли! - громко ответил я. - Ваш Народный фронт сгонял на улицы людей, толкал их на танки и стрелял по солдатам. Как вы могли... оказывать вооруженное сопротивление идущим войскам?! Вы знали, что войска будут введены, что уже объявлен комендантский час, зачем вы толкали людей на смерть?
Ненависть, спрессованная во мне месяцами, неожиданно лепила фразы, как пули и я говорил, почти не задумываясь, то, что многократно говорил сам себе в бесконечных раздумьях. - Что, войска пришли завоевывать вас? Кого вы обманываете! Войска пришли для охраны правительственных зданий от вас, от вашего Народного фронта и еще неизвестно, сколько крови пролилось, если бы ваши головорезы с теплохода "Сабид Оруджев" сошли на берег и вступили в бой прямо на улицах города. Или вы не собирались этого делать? А кто собирал баррикады?
- Мы не собирали баррикады...
- От кого вы защищали город? От нас? Зачем врать! Вы сознательно оказали вооруженное сопротивление войскам. Зачем? Тогда о своих гражданах не думали?
- Не было этого! Ты что говоришь?
- Я говорю - я знаю! Я видел, как вы стреляли по войскам и сгоняли людей под танки. Да, мы из Баку. Это вы выгнали нас из города!
- Подожди-подожди, - Пухленький паренек, непрерывно улыбаясь, крутился перед нами и старался перевести острейший разговор в свойскую беседу. - Откуда вы? Вот скажите, и я скажу, правду вы говорите или нет. Где вы живете?
- В Баладжарах*... - неожиданно на чистом азербайджанском языке заговорила моя жена. Паренек отступил и оглянулся на мужчину в длинном кожаном пальто. Тот сделал какой-то неуловимый знак.
- ...Мы видели, как шли войска и как вы по ним стреляли. В наш двор заезжала ваша пожарная машина и вызывала людей на улицу. Зачем вы это делали?
- Постой-постой. В Баладжарах*****? Где? Какой дом?
- В Баладжарах. Танки шли по шоссе мимо нас. И мама моя живет в первом микрорайоне на Тбилисском проспекте...
- Лора, стой, - Одернул я жену. - Вам еще номер дома сказать? "Где живете..." Вы обманываете людей, пользуясь тем, что они не знают всего. Они не знают, что вы хотели совершить вооруженный переворот... - меня несло. Я говорил беспрерывно, громко, готовый к любому скандалу и не успел сообразить, когда под нашими ногами исчезли фотографии и книги. Со мной не спорили. Я продолжал говорить, когда дубленка пухленького паренька скрылась за спинами и остановился, когда вдруг почувствовал тишину и всеобщее недоумение, смотрящих на меня людей со всех сторон. Перед нами, как поле выигранного боя, лежал асфальт Дворцовой площади.
- Они пользуются тем, что здесь не знают...
- Ладно, Миша. Хватит уже.
На мгновенье показалось, что нас поняли, и мы хоть здесь одержали победу. Но главный урок был получен уже через пару секунд.
- А чего вы врете!.. - как оплеухой шлепнуло слева.
- Что-о?
- Вы врете и людей за нос водите. Не было этого.
- К-как же... Мы же видели сами. Почему вы не верите? - залопотал я, не понимая, что происходит. Слева презрительно вытянувшись стоял молодой мужчина. В глаза бросались его небритые бордовые щеки над грязным пестрым шарфом. Он самоуверенно продолжал.
- Все видели, что творила армия, а вы их защищаете. Да. И никакие вы не беженцы. Сами приехали. Зачем спрашивается? Никто вас не гнал. Не надо нам говорить. Все это неправда.
Я только смотрел вокруг себя и не мог поверить. Россияне осуждающе и брезгливо смотрели мне в лицо.
- Почему вы нам не верите? Вот перед вами стоят те самые русские беженцы. Нас же гнал их Народный фронт...
- Да неправда это! - вдруг заговорил мальчик напротив. Мне невозможно было найти слова. Я только разглядывал его очки с большим увеличением, бешено соображая, как ему можно что-то объяснить.
- Народный фронт спасал людей. Народный фронт вывез из Баку Гарри Каспарова...
- Причем тут Каспаров? А кто устроил резню?! Тот же фронт по спискам убивал, сжигал армян и тот же фронт через два дня стоял в оцеплении, якобы спасая армян. Это сложное... объединение людей. Тут понимать надо.
- Неправда. Вы не знаете, что там происходило.
Жена влекла меня выходить, а я, мягко улыбаясь в недовольные лица, все пытался рассказать в качестве примера, как боевики на наших глазах обстреляли колонну бэтээров и как ответным огнем солдаты убили женщину в нашем доме. Мой короткий рассказ воспринимался, как необычный и не самый трагический случай. Люди расходились и лишь некоторые для приличия кивали мне головой.
" Как же так... Как же..." - продолжало стучать в висках.
Мы медленно брели к арке на выход...
- Господа! Сделайте шаг назад! Еще шаг. Два шага. Не давите на веревку. Сейчас вы сделали несколько шагов назад, но весь наш митинг сегодня сделал шаг вперед! - летел нам вдогонку бодрый голос Болтянского.

* * *

После той страшной январской ночи прошли не менее страшные три дня. Мы, как и большинство русских семей сидели по домам, перезванивались с родными и, напуганные всевозможными слухами о мести азербайджанцев, а так же сведениями о свершившихся нападениях на русские семьи, - держали у дверей топор, подводное ружье и ждали... Тестя уже обругали в хлебном магазине. А когда он пытался купить авиабилет без очереди в переполненных авиакассах, его уже сами русские не подпустили к окошку.

- Вы участник войны? Мы все участники войны...
И все же больше всего боялись именно сегодняшнего, третьего дня. Сегодня - похороны. После похорон Народный фронт обещал начать резню русских. Так говорили... Мы, конечно, не верили... Кругом войска... Весь день просидели дома с приемником, ожидая окончания каждого часа, что бы послушать "Голос Америки".
- Смотри, войска из города пошли. Это с похорон. Наверное, все обошлось.
С нашего балкона виден был большой кусок шоссе, по которому танки входили в город. Теперь по нескольку раз в день мы наблюдали движение воинских колонн туда и обратно.

Эта колонна бэтээров из города шла быстро. На броне каждой машины сидело по три-четыре солдата. Мой одиннадцатилетний сын, высунувшись из окна на балконе, считал.

- Папа, а у них автоматы в разные стороны смотрят. Класс!

Оглушительный стрекот автоматных очередей раздался внезапно и совсем близко. К нему присоединился еще один, еще. Казалось, что стреляют наши соседи этажом выше. Я кинулся к балкону. Новая оглушительная очередь вырвала из груди крик: "Ложись!!!" Сам себе удивляясь, я пополз по полу собственной квартиры через кухню на балкон. Сын сидел на полу и восхищенно крутил головой во все стороны. Стреляло отовсюду... Мы сидели, прижавшись к бетонной стене балкона, и постепенно начинали понимать, что с крыш наших домов кто-то обстреливал колонну. Судя по звонам стекол, солдаты в ответ шмаляли наугад, подавляя огневые точки противника в пробегающих мимо жилых домах. Я разглядывал редкие полоски трассеров на небе и не знал, что жена в это время стояла в ванной, крепко прижав к себе дочь и впервые в жизни молилась, глотая слезы и придумывая свои слова...

Канонада стихла. Понемногу стали слышны голоса соседей. Так и есть, стреляли с крыш соседних двух домов, окнами выходящих прямо на шоссе. Мы осмелели и вышли с сыном во двор. В нашем доме расколотили стекла на пятом этаже. Но отметины на стенах от пуль были рассыпаны повсюду.
- Папа, смотри сколько патронов! Ух ты! - сын держит две полные ладошки автоматных гильз и жалеет, что некуда собрать еще.
- Подержи, а я у того дома соберу. Это так далеко они летают?
- Нет, Сережа, это гильзы от патронов. Они падали с крыши.

Сын мне не верит, смеется и убегает к соседнему дому. Я выбираю одну гильзочку почище и прячу к себе в карман. На память.
- Миша!!! Домой быстро!!! Где Сергей? Домой все, потом расскажу!
Дело оборачивается куда серьезнее. Автоматной очередью только что была убита молодая азербайджанка в соседнем доме, когда она кормила на кухне двоих детей. Жену успокоить невозможно, да я и не стараюсь. Семьи русских знают здесь наперечет и убитые горем азербайджанцы могут ворваться в любую минуту. Жена наскоро одевает детей, и мы поднимаемся на пятый этаж к знакомым соседям-азербайджанцам.
Милые, немного смущенные, соседи напоили чаем, успокоили. И никто не знал, что в своем доме нам было отпущено прожить еще шесть дней...

* * *

"Как же так... Как же..." - все стучит в голове горечь обиды. Мы идем медленно, но возле арки все же останавливаемся передохнуть. Только здесь я смог близко рассмотреть необычного гармониста. Старичок сидит на табуретке и голосисто, светясь неизбывным довольством, поет. Медали, орден Красной звезды, значки подводника, парашютиста, медали с другой стороны... Рядом с табуреткой стоит рекламный щиток, переделанный под плакат. Красными неровными буквами выведено: "Народный певец всех народов России - Волобуев!". Я пробую разглядеть коробочку для подаяния. Нет коробочки. Старичок поет, бодро вскидывая шапку седых всклокоченных волос, широко раскрывая рот и отбивая такт ногами и локтями. Он счастлив.

Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
Братский союз и свобо-ода -
Вот наш девиз боевой!

Сноски:
*Арменикенд - дословно с армянского - армянская деревня; место в центре Баку, где традиционно и компактно проживало население армянской национальности.
**Везиров А.Х. - первый секретарь ЦК компартии Азербайджана 1986-90гг. Везирян - умышленно измененная фамилия с оскорбительной целью, указывающая на то, что Везиров А.Х. сделался врагом, армянином.
***Эйла - отлично (азерб.) прим. автора.
****Шахид - дословно - свидетель очевидец. Герой, отдавший жизнь за свой народ.
*****Баладжары - поселок городского типа на окраине Баку.